1
И всё будет оставлено тогда.
Отдельно от небесного пребудет
вовек уже земная пустошь и
отдельно ж молчанье собачьих будок.
И мы увидим мечущихся птиц.
И солнце, восходящее уже,
как бешенный зрачок немое и
спокойное, как зверь настороже.
Но неприкаянному отщепенцу,
уснуть нельзя мне будет в эту ночь,
и трепеща, как дерево трепещет,
заговорю в ночи я как оно:
Знаете вы теченье лет, видали
коросту лет на землях, дюны дней?
Морщина преходящего видна ли,
ясна ли вам в коре руки моей?
И как зовут по имени сиротство?
И знаете ли вы, какая боль
тут топчет тьму всевечную и топчет
расщепленным копытом? Всех неволь
увидите ли стылое корыто,
в косом рывке обритой головы
узнаете ли холод, ночь и яму,
и муку зла узнаете ли вы?
Восход. Не больше прутика, чернея,
деревья в инфракрасном гневе неба.
Так выхожу я гибели Навстречу
беззвучным шагом, человек.
С собою ничего, лишь тень.
Да палка. В арестантское одет.
2
Для них учился я ходить! Для этих
поздних, горьких шагов и жил на свете.
Панцирем грязи ночь на мне засохнет,
и я под веками до самого конца
стеречь буду тот путь в сполохах,
те веточки и деревца.
Горячий, весь до листика лесок.
Ведь рай, я знаю, здесь был где-то.
И снова болью в полусон:
стволов его гуденье!
Как я домой хотел, домой вернуться,
как тот, из Библии, в конце концов.
Тень во весь двор, моя, и тени ужас.
Молчанье в трещинах, дом, мать с отцом,
идут уже, зовут, как постарели,
и плачут, обнимают неуклюже.
Вновь принятым в уклад времён,
о россыпь звёзд облокотясь наружу –
Только б сейчас, с тобой, единым словом,
кого я так любил. Как в детстве
вплакиваешь в щель меж досок
всё ту же, чуть жива, надежду
что приду, и ты найдёшься,
годами, безотступно, веря.
В горле колотится: ты здесь.
Я жду, встревоженнее зверя.
Слова твои и человечья речь
мне недоступны. Только птицы живы,
под небом мечутся, небо в огне.
Из тлеющего поля сиротливо
тут, там, обугленная жердь
и клетки догорают, недвижимы.
Мне непонятна человечья речь,
и языком твоим я не владею.
Слово моё бесприютней слова!
И слова нет.
Невыносимый гнёт
его ссыпается, и где-то
столб башни звуки издаёт.
И нет тебя. Как же мир пуст.
Шезлонг, в саду забытый стул.
Тень моя, дребезжа в щебёнке острой.
Устал я. Из земли торчащий остов.
3
Видит Бог, как я стою на солнце.
Тень видит на заборе и на щебне.
И видит, как дыханья не хватает
тени моей в сдвигающейся щели.
Тогда иссечен тысячью борозд,
и я буду уже мертвее камня;
в щебёнку с добрую ладонь
утрусится уже лицо созданья.
Морщины вместо слёз по лицам;
и каплет в ров, и ров пустой струится.
