Jeszenyin, Szergej: Черный человек

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

 

Голова моя машет ушами,

Как крыльями птица.

Ей на шее ноги

Маячить больше невмочь.

Черный человек,

Черный, черный,

Черный человек

На кровать ко мне садится,

Черный человек

Спать не дает мне всю ночь.

 

Черный человек

Водит пальцем по мерзкой книге

И, гнусавя надо мной,

Как над усопшим монах,

Читает мне жизнь

Какого-то прохвоста и забулдыги,

Нагоняя на душу тоску и страх.

Черный человек

Черный, черный!

 

"Слушай, слушай, -

Бормочет он мне, -

В книге много прекраснейших

Мыслей и планов.

Этот человек

Проживал в стране

Самых отвратительных

Громил и шарлатанов.

 

В декабре в той стране

Снег до дьявола чист,

И метели заводят

Веселые прялки.

Был человек тот авантюрист,

Но самой высокой

И лучшей марки.

 

Был он изящен,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою.

 

Счастье, - говорил он, -

Есть ловкость ума и рук.

Все неловкие души

За несчастных всегда известны.

Это ничего,

Что много мук

Приносят изломанные

И лживые жесты.

 

В грозы, в бури,

В житейскую стынь,

При тяжелых утратах

И когда тебе грустно,

Казаться улыбчивым и простым -

Самое высшее в мире искусство".

 

"Черный человек!

Ты не смеешь этого!

Ты ведь не на службе

Живешь водолазовой.

Что мне до жизни

Скандального поэта.

Пожалуйста, другим

Читай и рассказывай".

 

Черный человек

Глядит на меня в упор.

И глаза покрываются

Голубой блевотой, -

Словно хочет сказать мне,

Что я жулик и вор,

Так бесстыдно и нагло

Обокравший кого-то.

 . . . . . . . . . . . .

 

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

 

Ночь морозная.

Тих покой перекрестка.

Я один у окошка,

Ни гостя, ни друга не жду.

Вся равнина покрыта

Сыпучей и мягкой известкой,

И деревья, как всадники,

Съехались в нашем саду.

 

Где-то плачет

Ночная зловещая птица.

Деревянные всадники

Сеют копытливый стук.

Вот опять этот черный

На кресло мое садится,

Приподняв свой цилиндр

И откинув небрежно сюртук.

 

"Слушай, слушай! -

Хрипит он, смотря мне в лицо,

Сам все ближе

И ближе клонится. –

Я не видел, чтоб кто-нибудь

Из подлецов

Так ненужно и глупо

Страдал бессонницей.

 

Ах, положим, ошибся!

Ведь нынче луна.

Что же нужно еще

Напоенному дремой мирику?

Может, с толстыми ляжками

Тайно придет "она",

И ты будешь читать

Свою дохлую томную лирику?

 

Ах, люблю я поэтов!

Забавный народ.

В них всегда нахожу я

Историю, сердцу знакомую, -

Как прыщавой курсистке

Длинноволосый урод

Говорит о мирах,

Половой истекая истомою.

 

Не знаю, не помню,

В одном селе,

Может, в Калуге,

А может, в Рязани,

Жил мальчик

В простой крестьянской семье,

Желтоволосый,

С голубыми глазами...

 

И вот стал он взрослым,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою"

 

"Черный человек!

Ты прескверный гость.

Это слава давно

Про тебя разносится".

Я взбешен, разъярен,

И летит моя трость

Прямо к морде его,

В переносицу...

. . . . . . . . . . . . .

 

...Месяц умер,

Синеет в окошко рассвет.

Ах ты, ночь!

Что ты, ночь, наковеркала?

Я в цилиндре стою.

Никого со мной нет.

Я один...

И разбитое зеркало...

Prijatelju moj, prijatelju moj,

bolestan sam mnogo, mnogo!

Sam ne znam otkuda dođe ovaj bol.

Valjda što vetar pišti nad pustim poljima,

vetar iznemogo,

il' što ko on šumu u septembru,

Pustoši i mozak — alkohol.

 

Glava moja maše ušima,

ko kril'ma ptica bleda.

Na vratu su joj noge

što gube sve više moć.

Crni čovek

crni, crni.

Crni čovek

na krevet mi seda.

Crni čovek mi ne da —

da zaspim svu noć.

 

Crni čovek

vuče prstom po odvratnoj knjizi

i, mrmljajuć nada mnom

ko nad umrlim monah,

čita mi život

o probisvetu i nekoj kulizi,

zadajuć duši tugu i strah.

Crni čovek,

crni, crni!

 

— Počuj, počuj —

mrmlja mi i veli —

mnogo je u knjizi

misli bez mana.

Taj čovek je

živeo u zemlji

najodvratnijih

hulja i šarlatana.

 

U decembru, u zemlji toj

sneg je đavolski čist,

i mećave počinju

prela, bez jeda.

Bio je taj čovek avanturist

veliki

i prvoga reda.

 

Bio je divan,

uz to poeta,

mada s nevelikom

al' ozbiljnom snagom,

i neku ženu

od preko četrest leta,

zvao je laficom

i svojom dragom.

 

"Sreća je — zboraše on —

veština uma i ruku.

Sve nevešte duše

nesrećne su, ko cvetovi.

Ne mari ništa,

što veliku muku

zadaju skrhani

i lažni gestovi.

 

U oluji, u buri,

kraj nedaća svih,

uz teške gubitke

i uz tugu kletu

biti nasmejan, prirodan, tih —

najveća je umetnost na svetu."

 

— Crni čoveče!

Dosta. Kakva šala!

Ne zabadaj svud nos,

i zato ne presedaj!

Našto mi život

pesnika od skandala!

Drugom ti to, brajko,

čitaj i pripovedaj.

 

Crni čovek me gleda,

uporno pogled mu kulja.

Već je i skrama plava

tiho na oči pala —

ko da mi reći želi,

da sam lopuža, hulja,

koja je nemilosrdno

nekoga opljačakala.

....................

 

Prijatelju moj, prijatelju moj,

bolestan sam mnogo, mnogo!

Sam ne znam otkuda dođe ovaj bol.

Valjda što vetar pišti nad pustim poljima,

vetar iznemogo,

il' što ko on šumu u septembru,

pustoši i glavu — alkohol.

 

Noć, puna mraza.

Raskršća pokoj gluv.

Sam sam kraj okna,

ne čekam ni gosta, ni druga.

Svu ravan pokrio

krečnjak prtinast, suv,

i drveta, ko konjanici,

u vrtu stoje sred kruga.

 

A negde ptica plače,

noćna, zloslutna, bleda.

Drveni vitezi seju

kopitom topot lak.

I opet onaj crni

u naslonjaču mi seda,

podignuv svoj cilinder

i zabaciv nemarno frak.

 

— Počuj, počuj! —

Krklja mi u lice i klima,

i naginje se

sve više, pogledom prati —

Ne videh nikoga dosad

međ podlacima

da tako nepotrebno

od nesanice pati.

 

Ah, recimo, grešim!

Jer mesečina je "bona".

Zar još dodati nešto

svetu sna, uz mimiku?

Možda će okruglih bedara

tajno doći "ona",

da joj čitaš svoju

trulu i tešku liriku.

 

Ah, volim pesnike!

Divan svet i svita.

U njima uvek nalazim

romane znane i bolne —

kako čupavoj studentkinji

dugokosa rita

priča o svetovima,

dršćuć od strasti polne.

 

Ne znam, ne pamtim,

u jednome selu,

možda u Kalugi,

Rjazanu, snu, javi,

življaše mališan

u kući seljačkoj

žutih vlasi

i očiju plavi...

 

I porastao je,

uz to poeta,

mada s nevelikom,

al' ozbiljnom snagom,

i neku ženu

od preko četrest leta,

zvao je laficom

i svojom dragom.

 

— Crni čoveče!

Ti si gost strašna soja.

O tebi kruži davno

ta slavna mrska.

Besan sam, razjaren,

i leti palica moja

pravo u njušku

da mu nos razmrska.

.......................

 

Umro je mesec.

Svitanje u oknu drema.

Ah, ti, noći!

Šta isprede, kao ala?

Pod cilindrom sam.

Nikoga sa mnom nema.

Sam sam ...

i parčad ogledala ...